О чем говорят привязанности к игрушкам
Давняя мудрость английского происхождения гласит: «Не спешите отнять у детей их плюшевых мишек, кто может знать, от каких демонов они их защищают».
В детстве у меня был маленький замусоленный Бобик отечественного производства, который, пожалуй, и сам нуждался в защите. Когда я ложилась спать, он лежал рядом с подушкой, и его следовало целовать в остатки носа, чтобы он не расстраивался из-за недостатка внимания. Мы с ним довольно долго заботились друг о друге, пока он не затерялся где-то во времени и пространстве.
«Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он – хороший!» Что может быть плохого в верности, в постоянстве привязанностей? А склонность к этим личностным качествам как раз и формируется в таком раннем возрасте, когда постоянство этих самых плюшевых зверей нередко заменяет детям стабильность, предсказуемость, а порой и нежность их взрослых родственников.
В это же время закладывается и склонность, скажем, к жертвенности, сладостному страданию, светлой печали или угрюмому обособлению. Может быть, из-за особенностей приглянувшегося когда-то плюшевого друга кто-то сызмальства стремится иметь только самое яркое и лучшее, а кому-то милы исключительно маленькие Бобики или брошенные мишки с оторванными лапами?
Наблюдая за детской игрой, можно делать выводы об уровне детской благополучности или внутреннего комфорта. Например, если девочка, играя, сначала нежно укачивает куклу, потом кричит на нее и колотит, а потом, заливаясь слезами, ее утешает, можно предположить, что ей приходилось и самой переживать довольно неровное к себе отношение. Или если малыш имеет привычку, не обращая внимания на запреты, хватать по-хозяйски любую понравившуюся вещь (свою, чужую, опасную или хрупкую) и тут же забывает о ней, когда в поле зрения появляется что-то более яркое, снова что-то хватает и орет возмущенно, если кто-то попытается что-то забрать, можно предположить, что это маленький домашний царек, привыкший к общему поклонению и смиренному служению. Или, может, такому тиранчику все-таки не слишком комфортно в своем королевстве? Потому что стремление цапнуть, формально завладеть предметом, продемонстрировать кажущуюся власть, как правило, приводит к испорченным отношением с живыми людьми, детьми и взрослыми. А захваченное во владение не приносит удовлетворения, потому что просто заменяет внутреннюю потребность души в творчестве, фантазиях, общении, дружеских, доверительных отношениях.
По тому, как ребенок обращается со своими игрушками, можно судить о том, как станут складываться его отношения с людьми. Если ценна только самая дорогая и яркая игрушка, если для ее добычи хороши все средства – от нытья до вымогательства, а вообще игрушек очень много и их можно ломать, разбрасывать, терять, забывать, то, привыкнув к таким отношениям с объектами привязанности, подросшее дитятко по схожей схеме будет относиться и к людям: использовать, травмировать, бросать и забывать, увлекаясь ненадолго новым ярким приобретением.
У меня был милый Бобик, и я склонна к постоянству в своих привязанностях. И к людям, и к предметам. Вплоть до того, что с трудом заставляю себя донести до помойки старое и давно не нужное барахло. Ведь любой предмет – это все-таки память о чем-то или о ком-то... Бедный Плюшкин! Интересно, какой была его любимая игрушка?
А у моих детей как-то не сложились глубокие отношения с игрушечным миром. Под их подушками можно найти то кубик, то камушек, то шахматного коня. Иногда какой-нибудь мягкий зверь займет полкровати на три дня, но потом, как и предшественники, переезжает на диван.
Я было забеспокоилась, а потом подумала, что, может быть, им каким-то образом хватает друг друга и нас с папой для выстраивания привычки к постоянным привязанностям. Или просто наши демоны еще не подкрались к нам на такое опасное расстояние, чтобы звать на помощь плюшевых мишек?